Смердяков, одна такая фамилия уже ясно подсказывает читателям, ЧТО представляет собой этот «герой».

Мне представляется, что в момент придумывания имён и фамилий своим героям, Достоевский здесь допустил серьёзный промах. Другим примером внезапной пропажи у него «чувства слова» – является название романа «Преступление и наказание». Звучит невероятно банально и эдак назидательно — дидактически. Как будто зачитывает статью из уголовного кодекса.

Так вот, если бы в момент дачи Смердякову фамилии Достоевский испытывал бы некий духовный подъём, вдохновение, он бы дал последнему фамилию, резко контрастирующую с его сущностью и деянием, которое тот совершил. Это, естественно, усилило бы эмоциональное воздействие романа.

Я бы назвал героя:

Воскресенский,

Богомолец,

Благонравов,

Ясноглазов,

Честнов,

Правдин,

Жизнев,

Богоявленский,

Благороднов.

Можно придумать хоть сто разных имён, которые бы оттеняли контраст сути Смердякова и его «фамильную» оболочку.

Но лень было Фёдору Михайловичу думать в этот момент, вот и дал весьма значащую фамилию и тем сразу сделал образ Смердякова ПЛОСКИМ.

Ведь фактичеким убийцей старшего Карамазова был Иван! Он создал все необходимые условия для этого убийства, а Смердяков лишь выполнил роль «орудия убийства».

Князь Мышкин.

Тут тоже сбой. Зачем надо было так унижать добродетель? Не говоря уже о том, что не было на Руси дворян МЫШКИНЫХ КНЯЖЕСКОГО РОДА, то есть генетических родственников царской фамилии.

Название романа выбрано верно: Для всех окружающих князь действительно выглядел как идиот, со своими нелепо благородными и наивными поступками. Но Достоевский мог бы дать князю какую-нибудь нейтральную аристократическую фамилию. Слава Богу, дворян в России хватало.

Романов, скажем. Тем самым как бы подчеркнув облагораживающее влияние Дома Романовых.

«Наконец-то Бурбоны родили короля!»

Следующий вопрос: Почему при таком сверхблагородстве и сострадательной доброте князя Мышкина никакой «любви» его с Настасьей Филипповной не получилось?

Тут Достоевский поступил как, хоть и циничный, но достаточно умный психоаналитик.

Настасья Филипповна, хоть и тянула тоже на «полу-невинную» грешницу (любимый женский образ Достоевского и не только его), но по сути романа, была женщиной «достаточно опытной в определённом отношении» и интимную связь с мужчиной выбирала исходя только из его качеств самца, а уж никак не из каких-то личностных, духовных качеств.

Смех один! Ну, при чём ЗДЕСЬ духовность и личность???!!!

Самец Рогожин – он был достойным сексуальным партнёром! При всём его личностном ничтожестве. А кого, простите, ЭТО могло волновать?!

Мышкин? Да, с первого взгляда Настасья Филипповна оценила его своим «опытом» и поняла – «Благостный проповедник» без амвона, которому можно смело «открывать свою душу» на исповеди: посочувствует, утешит, отпустит грехи, не разболтает, «порядочный», одним словом, – ха. ха, ха, но очень уж явно – полный импотент в постели!

Не сравнить даже с Весьма Потентным Рогожиным!

Да и недоумок какой-то (ведь Настасья Филипповна не обладала достаточной чуткостью к душевным качествам человека и разделяла в какой-то степени ОБЩЕЕ МНЕНИЕ!)
И БЕЗ ДЕНЕГ! Что весьма немаловажно при её образе жизни, демонстративно швыряющей в огонь пачку ассигнаций, зная, что тут же будет компенсирована новой, ещё более толстой.

И вся любовь!

А, может, не вся?

7 II 2019