Только что пришла в башку мыслишка, что настоящий писатель «входит» в своё произведение как хороший актёр «вживается» в исполняемую им роль.

Ведь писал я («Марионетка и её кукловод»), что автор не может быть равнодушным, по-моему, к своим героям. Одних он любит, других ненавидит и ЭТО ЧУВСТВУЕТСЯ в его описании.

Примеров равнодушия немного. Классическим образцом холодного и безразличного эстета в литературе является талантливейший писатель В.Набоков, о котором я не раз отзывался как об энтомологе, оставшемся им и в литературе. У него герои – это очередные бабочки, которых он прикалывает буловкой к ткани повествования и затем, любуясь их агонией, точными и гениально выразительными мазками рисует картину умирания.

Но, вернусь к автору-актёру.

Хороший актёр не играет роль своего героя, он живёт в ней, то есть он становится тем человеком, кем является герой.

Помню, читал в театральной критике о постановке драмы Шекспира «Отелло» в тбилисском театре и актриса, исполнявщая роль Дездемоны, рассказывала, что она ПО-НАСТОЯЩЕМУ боялась, что актёр – Отелло её ЗАДУШИТ, так он вошёл в образ мавра.

То, что я сейчас утверждаю, а точнее, предполагаю, очень спорно. Но мне вдруг подумалось, что во многих рассказах, повестях и, особенно, в романах, писатель отождествляет себя с одним из героев, или, если писательница, с героиней.

Этель Лилиан Булль-Войнич, например, вполне возможно чувствовала себя Джеммой в «Оводе» и, особенно Беатрисой в «Сними обувь свою».

Вирджиния Вульф – во «Флаше» Элизабет Барретт-Браунинг. Кстати, сама Вирджиния Вульф была «родственницей» Элизабет. Младшая сестра Элизабет – Хэрриэт Мириэн была первой женой отца Вирджинии Лесли Стивена.

Солженицын в «Раковом Корпусе» чувствуется как Олег Костоглотов, а «В круге первом» как Глеб Нержин (там целые эпизоды носят явно автобиографический характер).

Леонид Соловьёв – как главный герой его необычайно талантливой дилогии «Повесть о Ходже Насреддине».

Возможно Илья Ильф и Евгений Петров были не просто двумя папами (партеногенез!) Остапа Бендера, которые, по их же словам, часто злились на своего героя «за нахальство, с которым он пролезал из главы в главу», но и как-то были и «кусочками» его самого.

Ивлин Во в «Незабвенной» был частицей Денниса Барлоу, английского поэта, жившего в Лос-Анджлесе и работавшего в «Доме погребения для животных» – «Счастливые охотничьи поля».

Достоевский в «Бесах» был, может быть, одновременно и Верховенским-младшим и Ставрогиным и «гражданином кантона Ури».

Вновь, это лишь предположение, идея, мелькнувшая в сознании, частично опирающаяся на личный опыт «сопереживания».

Не будучи писателем, я, тем не менее, «инкарнировался», воплощался в нескольких героев моей первой повести «Вижу нечто странное…». То в Фёдора Ивановича Шершеляфамова, то в Боряру, то, как это ни странно, будучи полностью нормальным психически и поведенчески мужчиной, в свою героиню – Рамону.

Смысл этой заметки в том, что это «воплощение» в один или несколько образов, создаваемых писателем – хороший литературный способ сделать своих героев ЖИВЫМИ ЛЮДЬМИ, а не плоскими картонными фигурами, как в бездарных дешёвых «мультиках».

Если данная гипотеза верна, то любой начинающий автор может попробовать этот приём на себе и установить «экспериментально» насколько она верна или столь же неверна.

Инкарнируйтесь в добрый час!

29 Х 2019